Ну ладно, характер не сахарный, но кости, ноги, носЪ, да еще и «умный дом» на архаичный манер! К чему бы всё это?
Черты мутной бабули стали настолько привычными, что они уже воспринимаются как данность. Однако здесь есть в чем поковыряться.
Уместно привести комментарий, выловленный мной под одной из статей.
И это тоже.
Но на самом деле все куда как интереснее.
Сказки – великая сила, а русские сказки – вдвойне. Я не сомневаюсь в этом по той причине, что нам повезло сохранить фольклор, изобилующий уймой архаичных черт: архаичных настолько, что до сих пор не устаю удивляться, как наш народ умудрился сохранить следы такой глубокой древности.
Древности уходящей, как бы не в палеолит, но если не в палеолит, то в мезолит точно.
Разумеется, в столь отдалённом прошлом о славянах говорить не приходится (да и об индоевропейцах тоже), но на каком бы языке ни говорили в ту пору наши предки, это, как ни крути, именно наши предки, связь с которыми сохранилась в т. ч. и благодаря сказкам.
И Баба-яга – выходец именно из той поры: чрезвычайно интересный выходец.
В целом об этом персонаже написано многое, и я не берусь рассматривать его в полном объеме, дав трактовку некоторым не слишком популярным чертам.
Известно, что сейчас покойников предают земле, и значительно реже кремируют.
Раньше ситуация была, скорее, обратной и их чаще сжигали. Но была еще и третья форма погребения, когда прах помещался в подобие домика, который водружали на пень.
Но есть одна интересная черта.
Не подлежит сомнению, что ранние славяне, контактировали с финно-угорскими народами, тюркскими, североиранскими и германскими народами, у которых в ходу был шаманизм в той или иной его форме, особенно у близких нам финно-угров и тюрок.
Было бы странно, если бы мы у них не позаимствовали кое-что. Впрочем, сам шаманизм, скорее всего, был и у славян с самых первых дней их появления на исторической арене, и в этом плане заимствовать было особо нечего – разве что отдельные черты.
Некоторые упоминания об этом сохранились и в летописях, где говорилось о неких «мечтниках». Это слово близко к слову «мечта» и может обозначать того, кто мечется.
Как известно, шаманизм тесно связан с экстатическими состояниями, которые достигаются разнообразными методами, среди которых один из наиболее устойчивых – длительное (порой по несколько суток) совершение разнообразных достаточно интенсивных телодвижений (чаще всего это пляска).
Собственно, такой мастодонт культурологии, как Мирча Элиаде, в своей монографии, посвященной шаманизму, неспроста дал ему определение «архаическая техника экстаза».
Поэтому наши мечтники – это, скорее всего, шаманы. Были они славянскими, или родом из соседних племен, можно гадать сколько угодно, но, так или иначе, в наше религиозное пространство они были вхожи и этого достаточно.
Основная же деятельность шамана, которая отличает его от простого колдуна или знахаря – это перемещение по трем мирам (Верхнему, Среднему и Нижнему), связывает которые чаще всего Мировое древо. В большинстве случаев шаман перемещается по нему не сам, а в облике своего зверя-покровителя.
И то, что эта функция была нашим предкам более чем понятна даже через несколько веков после крещения, видно из «Слова о полку Игореве» (написано в неопределенный период времени между концом XII-го и XVI-ым веком).
В тексте этого произведения говорится о Бояне, которого принято воспринимать как сказителя/барда. Да можно и так: одно другому не противоречит. Однако этот сказитель назван вещим да к тому же еще и внуком Велеса – божества изрядной хтоничности.
Есть вариант, что он растекается мыслью по, так сказать ментальному древу (не забываем, что шаманы не по обычным древа́м лазали, предпочитая всякие Иггдрасили, как Один, или разные «вязы кряковистые» да «дубы железные»).
Но есть и вариант, что он не мыслью растекался (разбегался), а «мысью» (белкой), что для перемещения по дереву, безусловно, удобно.
Если это так, то мы видим, что с Верхним миром его связывает сизый орел.
С Нижним, предположительно мог быть связан волк (хотя чаще для этого использовались рептилии), но, судя по тому, что он обозначен, как перемещающийся по земле, то, это все же зверь Среднего мира.
Белка-мысь же, вероятно, могла гонять туда-сюда по Оси мира, в роли которой и выступает древо.
В общем, ничего личного, но шаманская атрибутика выпирает преизрядно.
А то, что Боян песни поет, так в этом нет ничего противоречащего образу шамана, поскольку именно они были основными сказителями у народов, шаманизм у которых был четко зафиксирован и описан.
Более того, был целый класс шаманов, которые в основном творчеством и занимались, по крайней мере, у некоторых народов-шаманистов.
Так что творческий дар шаманской деятельности не противоречит, скорее дополняя образ.
Итак, думаю ясно, что с шаманизмом в каком-то его проявлении наши предки были знакомы. На самом деле доказательства этого можно приводить и приводить, но, поскольку это статья для живых людей, а не дипломная работа, то, думаю, читатель просто поверит мне на слово.
Теперь вернемся к погребениям.
Упомянутый выше способ (прах в домике на пне) был распространен не только среди славян и порой имел некоторые интересные отличия в зависимости от рода деятельности.
У некоторых народов России в этом плане вообще было очень разнообразно. Одних хоронили в земле, кого-то оставляли на открытом воздухе, кого-то могли сжечь и т. д.
Шаманы в этом плане были на особом счету.
Одной из главных особенностей шамана было то, что он был человеком, который ещё при жизни особым образом прошел через смерть и переродился в нечто не совсем человеческое – в нечто более совершенное.
В идеале он должен был совершить путешествие в Нижний мир, где обычно добывалась сила, и где нужно было доказать свою живучесть, волю и изобретательность, после чего нужно было подняться в Верхний мир, где традиционно обреталась высшая мудрость.
После этого шаман воспринимался как этакий архаичный инопланетянин, в большей степени причастный к Верхнему миру, нежели к находящемуся в Среднем мире человеческому обществу.
Его мотивы были не всегда понятны, ему позволялось многое из того, за что обычного человека могли бы и жизни лишить и, наоборот, не дозволялось совершено приемлемое для прочих.
И искать у шамана обычного человеческого видения жизни было не слишком перспективно, что окупалось пониманием совсем другого рода. Добрый или злой – это не о них.
Сохранилось множество сообщений о них, как о совершенно непонятных и сложных людях, что отчасти объясняет, почему шаманом обычно никто быть не желал, всячески противясь этому призванию, ежели таковое обнаруживалось (некоторые предпочитали умереть, лишь бы не стать таким зависшим между мирами отрезанным ломтем).
Когда шаман умирал, его смерть и погребение сопровождались весьма специфическими действиями.
Так, например, даже там, где покойников сжигали, закапывали или просто оставляли на земле, шамана, как жителя почти что Верхнего мира, хоронили ближе к Небу.
Для этого спиливалось одно или несколько стоявших близко друг к другу деревьев таким образом, чтобы остались довольно высокие, но устойчивые пни. С последних сдирали кору и иногда дополнительно обрабатывали для обеспечения долговечности, например, немного подкапывали их снизу, обнажая часть корней.
После этого на них прилаживали деревянный ящик (иногда имевший похожий на мини-жилище вид), в который укладывали тело покойного странника между мирами.
Полностью усопшим шаман считался далеко не всегда. К нему и после смерти можно было приходить за какой-либо помощью. И то, что от него там давно остались одни лишь кости, ничего не меняло.
Если вникнуть в этот образ, личность и атрибутика Бабы-яги станут легко объяснимыми.
Станет ясно, почему избушка стоит на отшибе (шаманы не всегда жили среди людей, хотя и случалось) и откуда у нее курьи ножки, ибо очищенные от коры с торчащими корнями пни, на которых стоит гроб и в самом деле похожи на куриную лапу (на самом деле символике птичьей лапы следовало бы отвести больше места, но не стану утомлять читателя).
Так что дом-избушка на курьих ножках, стоящая где-то вдалеке от людей, уже читаются.
Но поскольку этот «дом» имеет не слишком большой размер, а его обитательница, скажем так, не первой свежести и юностью не блещет, то станет понятно и откуда у нее костяная нога, и почему она лежит от стены до стены, и почему у нее нос в потолок упирается, а губы на притолоке висят.
И приняв во внимание эти черты, все вопросы о спорном характере сей сказочной дамы отпадут сами собой, как станет ясно и то, почему однозначно положительные сказочные герои идут за помощью именно к столь противоречивой женщине.
Такие вот русские сказки, такие вот глубины.
Не буду перечислять классические варианты ответа на этот вопрос, обратив внимание на один очень спорный, но интересный.
Контакты славян с финно-угорскими народами зафиксированы уже в «Повести временных лет». И в число этих народов попадает достаточно обширная «пермь». Где-то в веке XIV-ом или начале XV-го туда забредает епископ Стефан, впоследствии названный Пермским.
Вероятно, именно тогда пермь стали классифицировать более четко. Как бы там ни было, но в житии этого деятеля народ пермь уже назван как «зыряне».
К нашему времени зыряне называются коми, хотя иногда можно встретить название «коми-зыряне».
Мой благоверный, будучи сам по происхождению ещё и зырянином (можно сказать, комиком) в свое время увлекся фольклором этого народа и однажды обратил мое внимание на то, что одно из популярных хтонических чудищ сего этноса зовется «Яг морт». Слово «морт» означает «человек», так что ничего интересного, а вот «яг» – значит «лесной».
Тогда и место жительства Яги становится еще понятнее, ибо она есть Лесная баба.
В самих персонажах Яг морта и Бабы-яги общего очень мало, так что о дрейфе самого образа говорить не приходится, а вот слово перекочевать в принципе могло.
Увы, слабым местом здесь является то, что Баба-яга «обитает» не только в русском фольклоре, но и даже среди западных славян, вряд ли имевших плотные контакты с финно-уграми за исключением венгров, у которых лес (сейчас, по крайней мере) зовется иначе.
Между тем парадоксальным образом именно у самых западных славян «лесная колдунья» звучит как «йежинка».
Есть над чем поразмыслить, есть, отчего растечься мыслью по древу!